казнь Томаса Кромвеля Томас Кромвель – жизнь и смерть В возвышении и падении Анны Болейн огромную роль сыграл основной министр Томас Кромвель, который употреблял для данной цели свою тайную службу. Шпионы Кромвеля длинные годы перехватывали всю переписку Екатерины Арагонской. Поскольку церковные ордена, непременно, были бешеными врагами Реформации, Кромвель завел собственных агентов и посреди монахов. Вотан из них, францисканец Джон Лоуренс, тайком доносил министру об интригах его ордена в выгоду Екатерины Арагонской. Настала очередность и Томаса Кромвеля. Его ненавидели повсеместно, нередко руководствуясь совсем противоположными побуждениями; не было такового слоя сообщества, на помощь или симпатии которого он мог полагать. Для обычного народа он был организатором кровавых преследований, душителем выступлений против новейших поборов, тягот, какие рухнули на фермеров после закрытия монастырей. Для знати он был выскочкой — простолюдином, занявшим не подходящее ему пространство при дворе. Католики( вособенности хор) не простили ему разрыва с Римом и повиновения церкви королю, расхищения церковных земель и имуществ, заступничества лютеранам. А те, в свою очередность, винили министра в преследовании новейшей, " настоящей " веры, в снисходительном отношении к католикам. Имели собственный долгий счет к Кромвелю шотландцы, ирландцы, обитатели Уэльса. Был лишь один человек — Генрих viii, — интересы которого постоянно выигрывали от деятельности министра. Кромвель сыграл ключевую роль в утверждении главенства монарха над церковью, в расширении возможностей царского Тайного совета, права которого были распространены на север Англии, в Уэльс и Ирландию. Кромвель наполнил нижнюю палату парламента креатурами двора и преобразовал ее в приспособление короны. Он смог грубо увеличить финансы казны за счет конфискации монастырских земель, а втомжедухе обложения налогами торговли. Томасу Кромвелю получилось достигнуть укрепления британского воздействия в Шотландии, значимого расширения владений английской короны в Ирландии, конечного присоединения Уэльса. Успехи Кромвеля вызывали все огромную горячность у самовлюбленного Генриха, приходившего в гнев от умственного преимущества собственного министра. Министр был живым напоминанием и о другом браке короля, неприятном процессе и экзекуции Анны Болейн. Не раз Генриху казалось, что Кромвель препятствует ему использовать на деле свои муниципальные возможности, стать вровень с крупнейшими политиками эры — Карлом v и Франциском i. Томас Кромвель. Художник Г. Гольбейн Томас Кромвель. Художник Г. Гольбейн Генриху казалось, что он не ужаснее Кромвеля знал( или по последней мерке усвоил от него) тайны управления, принесшие хорошие итоги. Он сможет их умножить, приэтом не вызывая недовольства, которого не избежал его министр. Нельзя было предположить, чтоб, тихо выйдя в отставку, он начал осуждать деяния короля, становить палки в колеса той политике, которая вконцеконцов сотворит Генриху славу большого предводителя и муниципального супруга. И основное, Кромвель станет неплохим козлом отпущения... В данных критериях падение Кромвеля, единой опорой которого был повелитель, было лишь вопросом времени. После кончины третьей супруги короля, Джейн Сеймур( она погибла после родов, подарив Генриху преемника престола), Кромвель повел переговоры о новейшей жене для собственного сударя. Были выдвинуты некотороеколичество кандидатур. Выбор пал на дочь барона Клевского, Анну. Придирчивый Генрих посмотрел на портрет, нацарапанный с иного портрета известным Гансом Гольбейном, и выразил единодушие. Брак с протестанткой обязан был еще наиболее углубить разрыв головы англиканской церкви с Римом. В конце 1539 года Анна Киевская отправилась в путь. Всюду ее ждала пышная встреча, предписанная 50-летним женихом. Он решил повстречать свою жену в Рочестере, в 30 милях от Лондона. Посланный в качестве нарочного царский приближенный Энтони Браун возвратился очень смущенным: грядущая царица имела чрезвычайно недостаточно схожести со собственным портретом. Еще меньше подходила Анна Клевская к собственной грядущей роли по уму и образованию, полученному при дворе маленького германского княжества с его педантичным распорядком жизни. При встрече с немкой Генрих не поверил собственным очам и практически беспрепятственно выразил родное " возмущение и противное воспоминание от ее личности ", как докладывал наблюдавший эту сцену придворный. Пробормотав некотороеколичество фраз, Генрих удалился, забыв даже дать Анне приготовленный для нее новогодний презент. Вернувшись на корабль, он угрюмо увидел: " Я не вижу в данной даме ничто схожего на то, что сказали мне о ней, и я удивлен, как настолько опытные люди могли строчить такие отчеты ". Кромвель взялся за дело. Анну, какоказалось, намеревались предоставить за барона Лотарингского, и акт, содержавший официальное избавление жены от предоставленного ею обязательства, остался в Германии. Это была как какбудто спасительная вероятность: Генрих попробовал взять роль оскорбленного и обманутого человека. Но бумагу рано или поздно доставили бы в Лондон, а элементарно отправить Анну домой Генрих боялся. С проклятиями, сумрачный, как облако, повелитель решил жениться. На иной день после женитьбы Генрих viii объявил, что новобрачная ему в тягость. Однако он еще некое время воздерживался от раскрытого разрыва. Кромвель изготовил конфискацию богатства Ордена иоаннитов — золото, поступавшее в королевское казначейство, постоянно успокаивающе действовало на Генриха. 7 июня к Кромвелю зашел его впрошлом приверженец, а сейчас секретный враг Райотсли, приближенный Генриха. Он намекнул, что короля нужно высвободить от новейшей супруги. На иной день, 8 июня, Райотсли опять побывал министра и снова упорно повторил свою мысль. Стало светло, что это был царский веление. Министру давали высвободить короля от Анны Клевской, чтоб расчистить путь для Екатерины Говард — племянницы его неприятеля, барона Норфолка. Пока Кромвель с горечью раздумывал над приобретенным указом, Генрих уже принял заключение: доэтого чем избавиться от новейшей супруги, нужно избавляться от надоевшего министра. Райотсли по указу короля в тот же день, 8 июня, составил царские письма, обвинявшие Кромвеля в том, что он нарушил наложенный Генрихом чин новейшего церковного устройства. Вчера еще могущественный министр стал безнадежным человеком, отверженным, отмеченным печатью царской немилости. Об этом знали уже остальные царедворцы и советчики — практически все, несчитая него самого, управляющего скрытой службы. 10 июня1540 года, когда члены Тайного совета шли из Вестминстера, где заседал парламент, во дворец, порыв ветра сорвал шапку с головы Кромвеля. Вопреки обыкновенной воспитанности, требовавшей, чтоб и другие советчики втомжедухе сняли шапки, все остались в головных уборах. Кромвель все сообразил. Он имел еще мужество усмехнуться: " Сильный ветр сорвал мою шапку и сберег все ваши! " Во время обычного обеда во замке Кромвеля избегали. Пока министр слушивал пришедших к нему гостей, его коллеги поторопились выйти в зал совещаний. С запозданием он вошел в зал и собирался присесть на родное пространство, заметив: " Джентльмены, вы чрезвычайно поспешили приступить ". Его прервал крик Норфолка: " Кромвель, не смей тут садиться! Изменники не сидят с дворянами! " При слове " предатели " отворилась дверь и вошел капитан с шестью бойцами. Начальник охраны подошел к министру и жестом показал ему, что он арестован. Вскочив на лапти, бросив шпагу на пол, Кромвель с горящими очами, срывающимся гласом закричал: " Такова заслуга за мои труды! Я изменник? Скажите по совести, я изменник? Я никогда не имел в думах обидеть Его Величество, но раз так обращаются со мной, я отказываюсь от веры на пощаду. Я лишь прошу короля, чтоб мне непродолжительно мучиться в тюрьме ". Со всех сторон глас Кромвеля заглушали клики: " Изменник! Изменник! ", " Тебя будут осуждать по законам, какие ты сочинил! ", " Каждое твое словечко — муниципальная измена! ". В пылу поношений, обрушившихся на голову низвергнутого министра, Норфолк сорвал у него с шеи орден Св. Георгия, а Саутгемптон — Орден подвязки. Арестованный министр был немедленно доставлен в Тауэр. Королевский посланец во голове пятидесяти боец одолжил по указу Генриха дом Кромвеля и конфисковал все принадлежавшее ему актив. Кромвель мог во всех подробностях заблаговременно доставить, как будут развертываться действия: липовые нарекания, призванные утаить настоящие предпосылки падения министра, комедия суда, заблаговременно определенный недолговечный вердикт. Проблема сейчас была не в том, какой-никакой выбрать общественно-политический курс. Ныне необходимо было отыскать вероятность выйти от жуткой экзекуции. Весь Тауэр, казалось, был наполнен призраками жертв царского произвола, людей, убитых и замученных тут по воле Генриха viii и при функциональном содействии его преданного лорда-канцлера. В черную июньскую ночь Тауэр вконцеконцов стал для Кромвеля тем, чем он был для почтивсех его жертв, — зловещим инструментом беспощадного царского деспотизма. Министр на себе проверил целый кошмар и слабость арестанта перед лицом кровожадной, бездарный силы, обрекавшей его на мучительную погибель. Враги Кромвеля поторопились распространить слухи о его грехах — один ужаснее иного. Пример подавал сам повелитель, объявивший, что Кромвель пробовал жениться на принцессе Марии. Еще нетакдавно Кромвель высылал людей на плаху и костер за мельчайшие отличия от далековато еще не устоявшихся англиканских догматов то в сторону католицизма, то в сторону лютеранства, отличия, в которых с совершенным базой разрешено было бы свалить короля, большаячасть епископов и членов Тайного совета. В обвинительном акте, скоро представленном в парламент, говорилось о долголетнем ближнем помощнике Генриха как о " самом гнусном изменнике ", поднятом милостями короля " из самого подлого и невысокого звания " и отплатившем предательством, о " гнусном еретике ", который распространял " книжки, направленные на то, чтоб позорить святыню алтаря ". Ему приписывали заявления, что, " ежели он проживет год или два, повелитель не сможет даже при желании проявить противодействие его планам ". Враги Кромвеля вроде Норфолка с пиршеством предрекали изменнику и еретику неприятную погибель. Кромвеля могли прибить к повешению, четвертованию и сожжению живьем. В тюрьме опальный министр писал отчаянные письма. Если бы это было в его власти, убеждал Кромвель, он наделил бы короля вечной жизнью, он жаждал изготовить его самым состоятельным и могущественным монархом на земле. Король был постоянно к нему, Кромвелю, благоприятен, как отец, а не властитель. Его, Кромвеля, верно винят во многом. Но все его правонарушения совершены непреднамеренно, никогда он не задумывал ничто отвратительного против собственного государя. Он хотел каждого благополучия королю и преемнику престола... Все это, естественно, не поменяло судьбы осужденного " отступника ". Однако до экзекуции ему предстояло сослужить еще одну службу королю. Кромвелю было приказано выложить все происшествия, связанные с женитьбой Генриха на Анне Клевской; предполагалось, что впрошлом министр осветит их таковым образом, чтоб облегчить развод Генриха с четвертой супругой. И Кромвель потрудился. Он написал, что Генрих неодинраз заявлял о решимости не применять свои " права жена " и что, следственно, Анна осталась в собственном бывшем, " дозамужнем " состоянии. Здравый значение, не покидавший осужденного при составлении этого письма, поменял ему, когда он заключил родное обращение криком о милосердии: " Всемилостивейший сударь! Я упрашиваю о пощаде, пощаде, пощаде! " Это была уже просьба не сберечь жизнь, а освободить от жутких пыток на эшафоте. Генриху чрезвычайно понравилось письмо и как нужный акт при разводе, и данной униженной мольбой: повелитель ненавидел, когда его подданные тихо воспринимали весть об ожидавшей их экзекуции. Генрих отдалприказ три раза прочитать ему вслух письмо последнего министра. Развод прошел без особенных затруднений — Анна Клевская удовлетворилась пенсией в 4 тыщи фунтов стерлингов, 2-мя поместьями, а втомжедухе статусом " сестры короля ", ставящим ее по рангу конкретно вдогон за королевой и детьми Генриха. А Кромвелю осталось отдать доклад о неких израсходованных суммах и выяснить о заслуге, полагавшейся ему за меморандум о четвертом браке короля. Утром 28 июля 1540 года Кромвелю сказали, что Генрих в облике особенной милости позволил ограничиться отсечением головы, избавив осужденного от повешения и сожжения на костре. Правда, смерть обязана была быть совершена в Тайберне, а не на Тауэр-хилле, где обезглавливали лиц наиболее высочайшего происхождения. Кромвелю предстояло в то же утро тронуться в собственный крайний путь — из Тауэра в Тайберн. Он снаружи тихо оглядел плаху, затихшую массу. Собравшиеся, затаив дыхание, ожидали предсмертной речи: станет ли она произнесена в католическом духе или в духе протестантизма или осужденный, сохранявший такое покой, вообщем обманет ожидания, отказавшись от исповеди. Нет, он начал произносить... Его слова полностью могли удовлетворить католически настроенных слушателей. Кромвель как какбудто желал в крайний час изготовить приятное вражеской партии, пославшей его на эшафот. " Я пришел сюда помирать, а не оправдываться, как это, может быть, задумываются некие, — сказал Кромвель однообразно звучащим гласом. — Ибо, ежели бы я занялся этим, то был бы ничтожным ничтожеством. Я осужден по закону на погибель и спасибо Господа Бога, что он провозгласил мне схожую погибель за мое грех. Ибо с молодых лет я жил в грехе и обижал Господа Бога, за что я искренне прошу помилования. Многим из вас понятно, что я являюсь нескончаемым странником в этом мире, но, будучи невысокого происхождения, был возведен до высочайшего расположения. И крометого с такого времени я сделал грех против моего сударя, за что искренне прошу помилования и упрашиваю вас всех молиться за меня Богу, чтоб он простил меня. Я прошу сейчас вас, присутствующих тут, позволить мне заявить, что я умираю верным церковной вере, не сомневаясь ни в одном из ее догматов, не сомневаясь ни в одном из таинств церкви. Многие порочили меня и убеждали, что я придерживаюсь отвратительных взоров, что является неправдой. Но я признаюсь, что аналогично тому, как Бог и его Дух Святой наставляют нас в вере, так бес готов соблазнить нас, и я был совращен. Но позволите мне свидетельствовать, что я умираю католиком, верным святой церкви. И я искренне прошу вас молиться о благополучии короля, чтоб он мог длинные годы существовать с вами в здравии и благоденствии, а после него его сын, царевич Эдвард, сей хороший потомок, мог продолжительно господствовать над вами. И еще раз я прошу вас молиться за меня, чтоб, пока жизнь сохраняется в этом теле, я ни в чем не колебался бы в моей вере ". Прошло сто лет, и праправнук казненного министра Оливер Кромвель заговорил с владыкой Англии совершенно иным языком.